На экраны нашего проката через шестьдесят с лишним лет вышел фильм Жан-Люка Годара по повести Альберто Моравиа «Презрение» (1963). Почему вдруг? Сразу оставим в стороне ответ типа: «Ну, это же классика старого французского кино, а Годар и в Африке Годар» или «Эстетика есть эстетика, особенно если она эротична». Все это верно, но все это – трюизмы, очевидности. Ну не ради же ностальгии по старой допостмодернистской Европе вышел в широкий прокат этот фильм. И не ради воспитания хорошего эстетического вкуса на примере прекрасного тела Брижит Бардо. Хотя и то, и другое нам сегодня не помешает. Нет, тут – политика. И, надо сказать, очень толковая, хотя и очень прозрачная и наивная. В оправдание можно сказать: это не мы – это Годар.
Итак, французский режиссер в 1963 году снимает откровенный политический фильм о том, как прагматичная, бесцеремонная и агрессивная в своем культурном экспансионизме Америка (Джереми Прокош в исполнении Джека Пэланса) покупает за деньги европейскую культуру в виде сценария по классическому сюжету об Одиссее (Улиссе), желая этот классический сюжет изменить в корне, сделав Пенелопу неверной женой. То есть изменить саму европейскую культуру, ее смыслы. Но драма в другом – в поведении самой Европы. Она, Европа, представлена в лице сценариста Поля Жаваля (в исполнении Мишеля Пикколи) и его жены Камиллы Жаваль (Брижит Бардо). Камилла (народ) в смятении: муж никак не защищает ее от ухаживаний (не очень, кстати, настойчивых) бесцеремонного американца, но и отказаться от заказа на переписывание сценария нельзя – квартиру же надо оплачивать, а зарплаты машинистки маловато. Но беспомощную и такую красивую женщину можно и нужно понять. На то мы и мужчины. Драма – в поведении мужа, сценариста, олицетворяющего собой то ли европейскую интеллигенцию, то ли европейский политический класс. Сценарист наш вешает на Улисса (Одиссея) Фрейда с его психоанализом, утверждая, что героический грек вовсе не герой, мечтающий вернуться на родную Итаку в неравной борьбе с Посейдоном, а просто подсознательно не хотел возвращаться к подозреваемой в неверности жене. Погулял так с десяток лет по островам и странам, прикрываясь Посейдоном.
Но конец фильма – это прямо пророчество. Драма превращается в трагедию. Камилла (народ) вместе с американцем разбиваются в автокатастрофе. Поль же (европейская то ли интеллигенция, то ли властная элита) спокойно продолжает свою жизнь, прощаясь с режиссером и отправляясь писать дальше сценарии для театра.
А вы говорите – эстетика. А вы говорите – эротика. Годар он и в Африке Годар.

Фильм о том, как гуманные, но слабые духом и плохо подготовленные англичанами чешские диверсанты были посланы Бенешем (чешское правительство в Лондоне) в Прагу для убийства Гейдриха. В ходе выполнения задания участники диверсии постоянно рефлексируют и спорят о целесообразности самой акции. Стоит вспомнить, что Гейдрих был инициатором не только окончательного решения еврейского вопроса в Европе и уничтожения любого сопротивления в Чехии, но и улучшения положения чешских рабочих, выпускавших вплоть до 1944 года оружие для Вермахта. То есть это был хороший людоед, проявляющий заботу о тех, кого он еще не съел. То, что Гейдрих – людоед вытекает из его убеждений, которые были им восприняты от отца, музыканта и композитора, убежденного сторонника расовой теории Чемберлена. Вопреки всему диверсанты все же справились с заданием, хотя сами и погибли. Их жалко. Они такие хорошие, очень европейские, даже влюбиться успели во время выполнения задания. Если бы это не был 1942 год, можно было бы подумать, что перед нами поклонники Дж. Леннона и его песни Imagine. Но это все же 1942, Прага, странная, цивилизованно-людоедская, но оккупация, правительство в изгнании, и диверсанты все же героически гибнут. Но их жалко, а от оккупантов – страшно. Особенно когда включаются голливудские клише из фильмов ужаса и, на фоне интеллигентной европейской сопливой рефлексии героев показывают, как бедному мальчику-скрипачу молотком ломают пальцы. Вот прямо так и показывают. И немцы показаны очень интересно: благородные и волевые лица офицеров и смелые, дисциплинированные солдаты, пачками умирающие под выстрелами диверсантов.     
Это навевает нас на размышления по поводу того, кто же победил этого монстра, этого зверя, хорошо организованного умными и исполненными духа нацизма (англо-саксонского расизма) людьми вроде Гейдриха. Чей, какой дух противостоял духу расизма? Не дух ли коммунизма, заплатившего так дорого в этой борьбе и продолжающего платить по этому счету?
Мне пришлось как-то посетить мемориал Брестской крепости. Одной из моих спутниц была не молодая уже украинка из Винницы. Она отказалась фотографироваться со мной на фоне Георгиевских ленточек и очень удивлялась упорству защитников крепости: могли бы сдаться, не погибли бы, немцы бы их еще и накормили-напоили. А в Саласпилсе, говорят, многие дети впервые в жизни попробовали кофе. Раб вызывает жалость и возмущение, но раб, пускающий слюнки от своего рабства, вызывает только отвращение.